Человек, шедший к нам, вдруг содрогнулся, рухнул на колени, держась рукой за
висок, а рядом с ним глухо шмякнулся о землю короткий ломик, кем-то брошенный из
темноты. Возле водителя «Жигулей» уже находился давешний ненавистник Ельцина,
лысеющий здоровяк с бумажным пакетом. Он сделал колющее движение, и сверток
неожиданно погрузился в живот противника, так что бумага сжалась в гармошку
возле его кулака. Он резко вытащил руку, и я увидел длинный прямой клинок. Лысый
повторно воткнул оружие в бок водителю, тот, бездыханный, ополз на землю. Убийца
же расторопно вытер смятой бумагой лезвие.

Колесов успел отбежать на пару метров, но был настигнут фальшивыми дачниками. Я
услышал шорох борьбы.

Алик попытался что-то сказать, но вместо слов отрыгнул кровью. Из горла Алика
торчало острие вязальной спицы. За его спиной стояла пожилая женщина, та самая,
что раньше вязала на скамейке. Алик дернулся, и сквозь его ладонь, прикрывающую
кадык, прошла вторая спица.

Появился монтер, подобрал упавший ломик и резким ударом по затылку добил
умирающего, после чего сообщил пожилой женщине, прикончившей спицами краснолицего
Алика:

– Этот готов, Маргарита Тихоновна.

Мне он заговорщицки подмигнул и со словами: «Не шуметь!» – заткнул ломик себе за
пояс.

С выключенными фарами подкатил темный «раф», из которого выскочили двое и начали
проворно закидывать трупы в кузов. Люди действовали быстро и слажено.

Очкастая Маргарита Тихоновна, то и дело удостаивая меня беспокойным взглядом, шептала:

– Тихо, тихо, все хорошо, главное, тихо…

К ней подбежала дачница. Огородный инвентарь оказался короткой пикой. Дачница
протянула отнятую книжку, шепотом позвала:

– Пал Палыч, скорее!

Усатый мужик приволок связанного Колесова с кляпом во рту и грубо закинул в «раф».

Лысый сказал Маргарите Тихоновне:

– Я с Палычем на их машине, за вами следом.

– Нет, Игорь Валерьевич, вы давайте к нам, а Пал Палыч и сам справится, – она
бережно положила книгу за обшлаг своего жакета и скомандовала: – Исчезаем!

Лысый, деликатно подталкивая меня в спину, усадил на боковое кресло и сам примостился
на соседнем. Монтер и женщины тоже влезли в салон, хлопнула дверь, и «раф»
тронулся в темноту.

Надо сказать, когда происходила расправа, я стоял, не шелохнувшись, точно
одеревенел, и если бы захотел издать крик, то вряд ли смог бы – шок надежно
закупорил мне горло.

Перед моими глазами проносились кадры криминальных сводок о бандитах, прознающих
через наводчиков о квартирных сделках. Если бы Колесов сам не находился в
довольно плачевном состоянии, я бы предположил, что все подстроил он, но поскольку
мы не подписывали документов, в таком поступке не было смысла.

Кошмарные вопросы, как обезумевший пчелиный рой, гудели в моей голове: «Неужели
бандиты ошиблись, поторопились? Что будет со мной? Меня оставили в живых и не
тронули даже пальцем. Но почему или, лучше сказать, до которого времени? Пока не
выяснится, что денег нет, и продажи не было?»

На трясущемся полу «рафа» ворочался на трупах связанный Колесов. Я подумал, у него
есть все предпосылки считать, что я подставил его, хотя это также представлялось
абсурдным – никто не берет с собой деньги при осмотре жилья.

Из людей, окружающих меня, за настоящего налетчика вполне мог сойти монтер –
очень уж наглое у него было лицо. Лысый здоровяк, похожий на базарного мясника,
тоже производил зловещее впечатление. Глядя же на Маргариту Тихоновну и дачницу,
не верилось, что эти интеллигентного вида женщины оказались хладнокровными
убийцами.

Пожилая сразу отчитала монтера:

– Саня, у тебя ум есть? А если бы лом на асфальт упал, сколько звону было бы!

Парень извинялся:

– Маргарита Тихоновна, ей-богу, я хотел вначале киянкой бросить, а потом
побоялся – он вон какой здоровый был. – Монтер пнул мертвеца ногой. – Вдруг бы
не оглушило…

– Не ругайте Сашу, – вступилась за подельника дачница, – по-моему, все прошло
просто отлично.

– Точно, – согласился водитель, – без сучка без задоринки.

– Танечка, я знаю, что говорю, – возразила Маргарита Тихоновна. – И второе,
ребята, я же просила, на задании вслух никаких имен! А вы, будто дети малые, «Маргатита
Тихоновна, Пал Палыч»… – передразнила она. – Что это такое?!

Дачница и монтер виновато заулыбались.

– Да будет вам, Маргарита Тихоновна, – вмешался лысый, – они же шепотом… И вы
сами, между прочим, ко мне обратились по всей форме, разве фамилию не назвали, –
он усмехнулся.

– Простите, Игорь Валерьевич. Значит, и меня нужно списывать, – удручилась
Маргарита Тихоновна. – Тем не менее, молодежь, в следующий раз будьте осмотрительней.

Монтер, сидевший понурясь, перестал изображать раскаяние и неожиданно протянул
мне ладонь:

– Сухарев, Александр.

– Вязинцев, Алексей, – выдавил я.

– Очень приятно, – улыбнулся монтер. На вид он был мой ровесник, может чуть младше.
– Ну, ты как? Штаны небось полные до краев? – доверительно спросил он.

Пока я обдумывал ответ на фамильярное заявление, Маргарита Тихоновна первой
осадила монтера:

– Прекрати, Саша! – Глубоко вздохнула и сказала необычайно торжественно: –
Алексей… Уважаемый Алексей Владимирович. Я могу лишь представить, какое мнение у
вас сложилось об увиденном. Но вы должны знать: в нашем обществе вам ничего не
угрожает. Хотя бы потому, что мы все, – при этих словах монтер, дачница, лысый
Игорь Валерьевич, водитель и его штурман синхронно закивали, – любили и уважали
вашего дядю, Максима Даниловича Вязинцева… Клянусь светлой его памятью, мы не
хотели вас испугать, но, увы, предупредить тоже не могли. Слишком многое
пришлось бы объяснять, вы могли бы нам не поверить, и преступники ушли бы от
наказания. Надеюсь, в скором времени вы сами во всем разберетесь и не осудите
нас за расправу. Полгода назад эти… нелюди, – голос ее дрогнул, – подстерегли и
злодейски убили Максима Даниловича…

Лысый перевернул бездыханного Алика (вязальная спица торчала из горла, удерживая
пробитую насквозь кисть), откинул кожаный борт его пиджака и достал очень длинное
и тонкое, словно игла, шило, спрятанное по рукоять в узкую пластиковую трубку.

– Вот, полюбуйтесь, – обратился он ко мне, – чтобы у вас не возникало сомнений
насчет этих личностей. Штука фирменная. Они их специально в сургуче закаливают,
жало крепкое, как алмаз, проткнет что угодно.

– У, суки! – монтер Саша Сухарев схватил Колесова за шиворот, несколько раз тряхнул
и снова бросил на трупы, сопроводив тяжелым ударом по почкам. Тот застонал.

Маргарита Тихоновна без тени сочувствия пронаблюдала за этой сценой, затем с издевкой
помахала перед носом Колесова отнятой книгой:

– Ну? Как там вас звать-величать? Вадим Леонидович? Что же вы так сплоховали, а?

Связанный Колесов заворочался, мокро блеснул его глаз, полный муки и страха.

– Теперь слушайте внимательно. Ваш осведомитель Шапиро задержан. Поэтому я
надеюсь, вы проявите на допросе должную разговорчивость… Кстати, жизнь вам я не
гарантирую. Но даже при худшем раскладе до субботы вы дотянете. Вы что-то хотите
сказать?

Монтер Сухарев приподнял Колесова, сорвал с его рта пластырь и вытащил напитавшийся
кровью бурый кляп. Колесов булькнул: «Я никого не убивал. Я не при чем… Это
Марченко приказы отдавал», – и кляп снова запечатал ему рот.

– Значит, вы готовы к сотрудничеству? – жестко спросила Маргарита Тихоновна. –
Или… вы погибли при задержании? Нам в принципе и Шапиро хватит, как вы думаете,
Игорь Валерьевич?

Лысый приставил к боку Колесова отнятое шило, и несчастный Вадим Леонидович согласно
затряс головой. Что он мог еще сделать? На его месте я бы тоже принял любые
условия.

Монтер обшаривал трупы, а лжедачница Таня не сводила с меня умиленных глаз,
потом вдруг произнесла:

– Алексей Владимирович, вы держались прекрасно, и вы очень, очень похожи на
Максима Даниловича…

– Факт, – на миг обернулся водитель. – Я тоже заметил. Одно лицо.

– Даже не верится, – сказал штурман. – Весь в дядю…

– Алексей Владимирович, – Маргарита Тихоновна осторожно коснулась моего колена,
– я понимаю, вы взволнованы, шокированы. Если вы хотите собраться с мыслями,
помолчать, – пожалуйста. Отдыхайте, приходите в себя.

У меня-то как раз было много вопросов: «За что убили дядю Максима?», «Кто эти
люди, его предполагаемые убийцы?». И, наконец, самое главное: «Что будет со мной?»
Но, повинуясь категоричному заявлению Маргариты Тихоновны, я остаток пути
смотрел в черное окно, за которым бежала беспокойная кардиограмма придорожных
огней.

В дороге обсуждалось, куда меня везти. Маргарита Тихоновна зазывала к себе, а лысый
Игорь Валерьевич настаивал, что лучше к нему, поскольку адрес Маргариты Тихоновны,
возможно, известен недоброжелателям. Это оказалось решающим аргументом, «раф»
вильнул с освещенной улицы, запетлял среди безликих панельных застроек – Игорь
Валерьевич, как выяснилось, жил где-то неподалеку.

Возле подъезда компания разделилась. Водитель и штурман, получив приказ
сторожить Колесова, сразу уехали вместе со своим мертвым грузом.

ПЕРВАЯ НОЧЬ. ПЕРВЫЙ ДЕНЬ

Сказать, что это была самая страшная ночь в моей жизни, я сейчас не могу. Скорее
всего, одна из череды страшных.

Мы поднялись наверх, Игорь Валерьевич с порога радушно предложил мне чувствовать
себя «как дома». Остальным особого приглашения не потребовалось. Таня ушла на
кухню хозяйничать, Сухарев, насвистывая, заперся в уборной, Маргарита Тихоновна
провела меня в гостиную, а Игорь Валерьевич указал на смежную комнату: «Алексей,
на ночь спальня в полном вашем распоряжении».

От чая я вежливо отказался: вдруг в чашку чего-то намешали. Страх мой чуть
поутих, ноги перестали быть ватными, хотя живот все еще горел от адреналиновой
интоксикации. Я пытался держаться с достоинством, но голос выдавал мое состояние,
и я предпочитал отмалчиваться и ограничивался кивком «да» или трясущимся вправо-влево
«нет».

Маргарита Тихоновна не забывала повторять: «Алексей Владимирович, главное,
помните: вы среди друзей и в полной безопасности», – но мне не особо верилось.

Еще улыбаясь, Маргарита Тихоновна села за телефон. Слова, прозвучавшие в трубке,
напрочь вышибли ее из былого состояния спокойствия.

– Как сбежал, когда?!… – жалобно вскричала Маргарита Тихоновна. – Да успокойтесь,
Тимофей Степанович! Никто вас не обвиняет!… Что с остальными? Да вы меня без
ножа… Нет слов… Хорошо, пусть ищут… Да, приезжайте немедленно. Мы у Игоря Валерьевича!

Положив трубку, она произнесла, с трудом скрывая волнение:

– Товарищи, только спокойно. У нас огромная неприятность. Сбежал Шапиро. Вадик
Провоторов ранен…

Повисла напряженная тишина. Затем об стол грохнул кулак Игоря Валерьевича.
Подлетели, дребезжа, чашки. Ахнула Таня. Сухарев заметался по комнате, матерясь.

– Эмоции прекратить! – приказала Маргарита Тихоновна. – Как вы себя ведете?
Постыдитесь хотя бы Алексея Владимировича!

Сухарев сразу умолк, плюхнулся в кресло, шумно сопя.

Игорь Валерьевич горько произнес:

– Вот уж точно, не говори «гоп», пока не перепрыгнешь…

– Может, еще поймают? – робко спросила Таня.

– Сомневаюсь, – Маргарита Тихоновна вздохнула. – Шапиро уже лег на дно и, самое
скверное, предупредил Марченко.

Игорь Валерьевич поднял слетевшее со стола блюдце:

– Значит, срочно выходите на связь с Терешниковым, или кто там сейчас у них
ответственный, и…

– Игорь Валерьевич…

– Иначе Марченко сделает это первым. Если еще не сделал. – Заметив нерешительность
Маргариты Тихоновны, он добавил: – Марченко все равно был в курсе планов Шапиро,
и диверсионная группа тоже действовала с его ведома. Он бы через день сам забил
тревогу.

Маргарита Тихоновна сочувственно посмотрела на меня:

– Как бы хотелось, Алексей Владимирович, все вам рассказать, чтобы вы, наконец,
успокоились… Но это долгий, непростой разговор. Лучше мы перенесем его на другое
время. Вы, наверное, поняли, у нас возникли непредвиденные сложности…

Следующие минут пятнадцать Маргарита Тихоновна обзванивала необходимых людей, я
же ловил каждое слово, надеясь облечь его в смысл и прояснить собственную судьбу.

– Добрый вечер, товарищ Терешников. Селиванова беспокоит, из широнинской
читальни. У нас чэпэ… Необходимо собрание, завтра… Двадцать ноль-ноль, как
обычно. Поймите, дело не терпит отлагательств!… Если они сегодня отправятся на
вокзал, то к завтрашнему вечеру успеют… Не нужно с этим тянуть… Намекаю, у нас
имеется то, что может протухнуть… Да, в трех экземплярах. Четвертый жив и готов
рассказать о гореловской читальне… Поражаюсь вашей проницательности… Да, пожалуйста,
сообщайте Лагудову и Шульге… И не пугайте меня Советом библиотек… Да хоть в
Верховный Совет! И не смейте говорить со мной в подобном тоне! Я вам не девочка!
Мне, слава Богу, шестьдесят три! Да!… Всего хорошего!… Какой мерзавец! –
последнее было сказано, когда трубка брякнула об аппарат.

Впрочем, с другими Маргарита Тихоновна говорила намного приветливее:

– Товарищ Буркин, здравствуйте… Я сейчас говорила с Терешниковым. Назначили сбор
на субботу. Вы как, поддержите? Ну, спасибо огромное… Василий Андреевич, в двух
словах и не опишешь… В общем, будем выводить гореловских на чистую воду… Поймали
с поличным… Да… Три четверти уничтожено, одна четверть с битой мордой находится
связанная под охраной… Да ничего хорошего! У нас Шапиро сбежал… Выясняем… Я и
сама не рада… Да, спасибо…

– Жанночка Григорьевна… Добрый вечер… Как здоровье?… Тут без вас завтра никак…
Собрание… Гореловские прокололись… Сегодня… Троих мы ликвидировали. А вот
поздравлять нас с удачей рановато – важнейший свидетель, он же обвиняемый, сбежал…
Да, тот самый Шапиро… Что думаю? В воскресенье, думаю, будет жарко… Да… Жанночка
Григорьевна, я всегда рассчитывала на вас… Спасибо, родная, на добром слове…

– Товарищ Латохин, добрый вечер. Это Селиванова. В субботу собрание… Миленький,
я понимаю, что как снег на голову… Звонила Терешникову… Завтра расставим все
точки над «и»… Наша инициатива… Устроили мы тут охоту на лис… С переменным
успехом… Самого главного упустили. Сбежал, прямо из-под венца… Пилипчук был за
старшего, Тимофей Степанович… Ну, винит себя, убивается… Нам еще инфаркта не
хватало… А я что? Я, товарищ Латохин, как та курочка ряба, всех успокаиваю: не
плачь, дед, не плачь, баба… Да… Терешников? Он в своей манере, Советом библиотек
стращает… Благодарю, товарищ Латохин, в вас мы не сомневались…

Суть происходящего я понял. Бегство некоего Шапиро полностью смешало планы моих
похитителей, и разбойное нападение на Колесова и его товарищей оборачивалось
серьезными проблемами. Маргарита Тихоновна довольно часто употребляла слова «библиотека»,
«читальня», «совет», но мне показалось, что в контексте у них было несколько
иное значение.

– Все, что от меня зависит, я сделала. Буркин, Симонян и Латохин на нашей
стороне, другого я и не ожидала, – подытожила Маргарита Тихоновна.

Резко и требовательно затрещал дверной звонок. Потом постучали.

– Это Тимофей Степанович, – встрепенулась Маргарита Тихоновна, – во всяком
случае, я надеюсь…

Игорь Валерьевич, прихватив нож, пошел открывать. Через несколько секунд в прихожей
раздался кашляющий голос пришедшего:

– Упустили мы его! Обманул! Сука он, гад! Вы простите меня, товарищи!

В комнату вбежал, грохоча подкованными сапогами, старик. Был он кудлат, плечист,
и одеждой напоминал председателя колхоза, только уже год как партизанящего:
растянутые на коленях и вымазанные землей штаны были заправлены в голенища, к
коричневому потертому пиджаку в нескольких местах пристала хвоя и древесная
смола.

– Я виноват! – старик с силой рванул из шевелюры седую прядь. – Я Шапиру упустил!
Готов отвечать по всей строгости!

– Тимофей Степанович, немедленно успокойтесь! – тихо, но властно произнесла Маргарита
Тихоновна. – Что с Провоторовым? Жив?

– В больницу Вадьку отвезли… – старик разглядывал зажатые в кулаке волосы. –
Врачи сказали, ничего страшного… Шапира его оглушил, и в окно… – он разжал
пальцы, и выдранный седой клок упал на ковер.

– Тимофей Степанович, миленький, ну как же вы так? – удрученно спросила Таня. –
А сами вы где были?

– В сортире… – Тимофей Степанович чуть не плакал. – С Шапирой оставались Провоторов
и Луцис… Вот вы давеча мне говорили: «Шапира – предатель», – а его сам Максим
Данилович в читальню привел! Я ведь поверить не мог, что он… Я думал, мы зря
подозреваем человека, товарища нашего, что нам стыдно будет, извиняться придется!…
– Тимофей Степанович вдруг странно замешкался. – А это кто? – спросил он, не
сводя с меня обезумевших глаз.

– Племянник Максима Даниловича, – сказала Маргарита Тихоновна. – Алексей Владимирович
Вязинцев. Я же рассказывала вам…

– Верьте слову… – просипел Тимофей Степанович и рванулся ко мне.

Я постыдно спрятался за Маргариту Тихоновну.

– Алексей Владимирыч, верьте слову, я искуплю… – Тимофей Степанович звонко
стукнул кулаком себя в грудь. – Я Шапире сердце выгрызу…

– Тимофей Степанович, родной вы мой… – устало попросила Маргарита Тихоновна, –
обуздайте теперь ваш героический темперамент. Алексей Владимирович и так
натерпелся. Хватит с него впечатлений на сегодня. Лучше скажите, где Оглоблин и
Ларионов?

– Они этого захваченного сторожат, – Тимофей Степанович с неохотой отступился от
меня. – В сарае у Возгляковых.

– Остальные?

– Шапиру ищут… – старик безнадежно махнул рукой. – Разделились на две группы. За
старших Дежнев и Иевлев.

– Я вот чего опасаюсь… – вмешался Игорь Валерьевич. – Если Колесов узнает, что
Шапиро у нас нет, он откажется от всех показаний. Завтра его по-любому придется
выдать наблюдателям. Он успеет переговорить с Марченко…

– Ребята, – Таня указала на меня, – у нас же есть Алексей Владимирович! Он тоже
свидетель!

Я разом вспотел от нехорошего предчувствия.

– А почему бы и нет, – слабо оживился Сухарев. – Ведь он там был, все видел. Да,
Алексей?

– Я против, – сказала после недолгого раздумья Маргарита Тихоновна. – Не хотелось
бы привлекать Алексея Владимировича…

– Может, как страховочный вариант? – осторожно вмешался Игорь Валерьевич. Он подсел
ко мне: – Разумеется, вам сейчас не до этого… Но что там происходило у Максима
Даниловича, в смысле, у вас дома, когда Колесов пожаловал? Только подробно.

Насколько мог, я пересказал минувшие события: записка в дверях, странные гости,
найденная на этажерке книжка, которую выклянчил Колесов.

– По идее, Терешников обязан принять это к сведению, – сказала Маргарита Тихоновна.
– Даже если Колесов начнет юлить и менять показания, у нас есть письмо, то есть
своего рода улика… Кстати, где оно, Алексей Владимирович?

– Я съезжу за ним, – подал голос Сухарев. – Пусть Алексей скажет, где…

– Вот, – я достал из кармана мятый листок в слабой надежде, что он хоть как-то
откупит меня.

– Алексей Владимирович! Золотце! – воскликнула Маргарита Тихоновна. – Отлично,
что вы его захватили!

Она спрятала письмо в сумку и произнесла слова, от которых пол сделался шаткой
палубой:

– Алексей Владимирович, очень не хотелось вас тревожить, но, пожалуй, завтра все-таки
понадобится ваша помощь. Вы могли бы перед собранием повторить все то, что рассказали
нам?

Я не рискнул сказать «нет», помня, как в этой компании решают проблемы с «сотрудничеством».
Конфискованное, закаленное в сургуче шило было за поясом у Сухарева, да и лысый
Игорь Валерьевич никуда не убирал свой жуткий тесак.

Маргарита Тихоновна благодарила меня, старик Тимофей Степанович рвался пожать
руку, Таня улыбалась, Сухарев хлопал по плечу, Игорь Валерьевич говорил, дескать,
мое согласие помочь – дань памяти дяди Максима. Я же с ужасом понимал, какой безжалостной
трясиной оказались сегодняшние события.

Напоследок Маргарита Тихоновна сказала:

– Игорь Валерьевич, оставляем гостя на ваше попечение. Пусть отдыхает. Завтра к
вечеру мы за вами заедем.

Они ушли. Я послушно удалился в комнату, но спать, конечно, не собирался. Мой
сторож, по всей видимости, тоже. Доносились тяжелые громоздкие шаги, а потом под
его весом вздохнуло пружинами кресло. Из-под двери била полоска света. Я слышал
шелест газеты и кружащий звон чайной ложки.

К середине ночи свет погас, и я, дождавшись стабильного похрапывания, попытался
бесшумно выйти в соседнюю комнату. Предательская дверь издала даже не скрип, а
конское ржание. Храп сразу оборвался, Игорь Валерьевич поднял от подушки голову,
одной рукой пригладил вокруг лысины всклокоченные на висках и затылке волосы, а
второй включил торшер:

– Алексей, туалет сразу возле входа, только бачок барахлит, – произнес он,
спросонья щурясь от яркого света. – Это все Саня, зараза, вечером опять рычаг
сломал. Там ведерко зеленое, воды наберите и слейте, а бачок я утром починю… –
Игорь Валерьевич был в спортивных штанах и майке, подчеркивающей его бычью
мясистость. Нож лежал рядом на тумбочке. – Плохо спится на новом месте?

– Извините, я не хотел вас разбудить.

– Да ничего страшного, я вполглаза дремал… Если что понадобится, вы со мной не
церемоньтесь, смело поднимайте…

Уже выходя из туалета, я заметил на двери овальную табличку с барельефом в виде
писающего в горшок мальчугана. Такая же лет двадцать назад висела и у нас дома,
а после куда-то подевалась. Странно, вид этого безмятежного мочеиспускания,
длящегося десятилетиями в самых разных квартирах, неожиданно меня успокоил. А
может, страх просто сам собой вытек, и я смыл его из зеленого ведра.

Я вдруг почувствовал, что жутко устал. И затылок ныл, точно кто-то давил на нем
ботинком окурки. Я закрыл глаза, и мне приснилась головная боль.

Утром Игорь Валерьевич назойливо зудел электробритвой и шумно кухарничал –
звякала в мойке посуда и шипела сковородка.

– Как спалось, Алексей?! – крикнул он, заслышав, что я встал, выглянул сам с
вилкой в руке и наколотым хлебным ломтем. – Умывайтесь, сейчас завтракать будем.
Гренки любите? С ветчиной и сыром…

Фамилия у Игоря Валерьевича была Кручина, что совсем не соответствовало его жизнерадостному
темпераменту. Вел он себя, словно мы давние приятели, говорил в бодрой манере радиодиктора
из «Утренней зарядки». Я избегал встречаться с ним глазами, а он всякий раз
подстерегал меня широкой улыбкой:

– Да вы не стесняйтесь, Алексей, накладывайте, я еще нажарю. Во-от, молодцом!
Может, салат сделать?

Я поспешно отказался, потому что не вынес бы вида Игоря Валерьевича с ножом,
пусть даже с кухонным.

– Как насчет чаю с лимоном? Не возражаете? Ну, и славно! – и тут же принимался
мурлыкать задорный мотив.

Это чрезмерное дружелюбие за полдня вымотало меня окончательно. Я ему не верил и
каждую минуту ждал резкого финала спектакля, после которого изощренная приветливость
Игоря Валерьевича покажет свое истинное свирепое лицо.

Он же тем временем увлеченно расспрашивал, чем я занимался в жизни. Узнав, что я
заканчивал металловедение, он просто расцвел:

– Алексей! Да мы с вами коллеги. Я ведь сам инженер-литейщик!

Я слушал его, а сам беспокойно посматривал на тумбочку с лежащим на ней
вчерашним оружием. Это был не нож, а скорее штык с очень длинным лезвием.

Игорь Валерьевич взгляд мой заметил, но истолковал по-своему:

– Нравится? Антиквариат. Времен Первой мировой. Как в наши края попал – загадка,
наверное, еще в Гражданскую… – он потянулся к тумбочке, и мое сердце болезненно
сжалось.

Впрочем, ничего страшного не произошло, Игорь Валерьевич осторожно переложил
штык мне в руки. Я потрогал выбитую буквенной аркой надпись на крепком долгом
клинке «Modello Argentino 1909» и «Zolingen», гладкие деревянные плашки на
рукояти и, повинуясь стереотипу, чиркнул по лезвию подушечкой пальца.

– Острый, – гордо подтвердил Игорь Валерьевич. – А как же иначе! Красавец, да? –
Было видно, оружие свое он любит и ценит.

Затем Игорь Валерьевич принес альбом с фотографиями, и я из вежливости пролистал
его весь.

– Батя с мамой… покойные, – комментировал по ходу Игорь Валерьевич, – брат Никита,
он сейчас в Архангельске… Это я в армии, в Закарпатье служил… Институт… Учился
на вечернем, ну и работал, понятно. Двадцать пятый год в литейном цеху… Вот бывшая
жена. Не сошлись характерами… А это меня орденом награждают… Верите, меня бы к
Герою Соцтруда представили, если бы Союз не развалился, уже и бумаги все были, а
потом – копец, производство свернули, спасибо, хоть завод не прикрыли…

Последние страницы были заняты коллективными снимками: Игорь Валерьевич в
окружении людей, среди которых я узнал вчерашних похитителей и дядю Максима.

– Наша читальня. Вот со мной Федя Оглоблин, который за рулем вчера был, а рядом
с ним Саша Ларионов, тезки наоборот – один Федор Александрович, а второй
Александр Федорович… Пал Палыч, только без усов, он их для конспирации отпустил…
Сашка Сухарев и Танечка Мирошникова, Маргарита Тихоновна… Ну, вы еще сегодня с
остальными познакомитесь… Возгляковы – Мария Антоновна и дочки ее – Анна, Светлана
и Вероника. Денис Луцис… Дежнев Марат Андреевич, наш семейный доктор. Замечательный
человек… Вадька Провоторов, Гриша Вырин… А вот, – он ткнул пальцем в бритоголового
гигантопитека на заднем плане, приобнявшего почти весь паноптикум ручищами
необъятной длины, – Иевлев Николай Тарасович. Сила – словами не передать. С
таким товарищем нигде не страшно… А слева от Маргариты Тихоновны – Пашка Егоров…
Его уже нет в живых, Пашки. Как и Максима Даниловича… А это, со Светой
Возгляковой, – он указал на субъекта в темных очках, прилепившегося полипом к
самому краю снимка, – очень нехороший человек – тот самый Борис Аркадьевич
Шапиро. Н-да… Из-за него, можно сказать, беды у нас и начались, – Игорь Валерьевич
помрачнел.

– А что это за собрание и кто там будет? – вдруг отважился я на вопрос.

– Всякие люди. И друзья, и враги… В общем, долго объяснять, – Игорь Валерьевич
виновато улыбнулся. – Просто Маргарита Тихоновна просила вас не тревожить, не забивать
лишней информацией голову…

Неожиданно вспомнив, что мне вечером «выступать», Игорь Валерьевич оставил меня
в покое.

Пока не появилась Маргарита Тихоновна, я просидел на софе, делал вид, что готовлюсь
к «докладу», но малевал лишь судорожные каракули на листках, выданных мне Игорем
Валерьевичем.