– Вставайте, Алексей Владимирович… – Маргарита Тихоновна к собранию принарядилась
в строгий темно-синий костюм, украшенный на лацкане крупной малахитовой брошью,
соорудила высокую прическу, подкрасила губы, ресницы и нарумянилась. Только туфли
на ней остались вчерашние – черные, с морщинистыми бантиками. – Выходим…

Мною снова овладел страх, и даже деликатное «Алексей Владимирович» уже не успокоило.
Нет, я не боялся расправы. Это было предчувствие необратимости происходящего,
Рубикона, черты, преступив которую, нельзя вернуться в прежнюю жизнь.

Маргарита Тихоновна повторила призыв, но я, точно оглушенный, не пошевелился.
Тогда Саша Сухарев и Таня осторожно взяли меня под руки и практически вынесли из
машины.

Нас сразу обступили.

– Приветствую славную широнинскую читальню, – улыбаясь, сказал седой мужчина с
величавым маршальским лицом, но одетый совсем не воинственно – в парусиновые
штаны и вязаную безрукавку поверх рубашки.

– И вам здравия желаем, товарищ Буркин.

– Как настроение, Маргарита Тихоновна? Видели? Лагудовские опричники… – он
указал на стоящих отдельной группкой людей возле потасканной «Волги» с замалеванными
таксистскими шашечками: – Наблюдатели хреновы… О, Симонян идет… Здрасьте, Жанна
Григорьевна!

Подошла немолодая, похожая на заплаканную армянку, женщина:

– Маргарита Тихоновна, вам товарищ Буркин передал? Колонтайские товарищи прибыли.
Полным составом. Все на вашей стороне… Ой! – вдруг вскрикнула она. – А это… не
сынок ли Максима Даниловича?

– Нет, Жанночка Григорьевна. Племянник. Вязинцев Алексей Владимирович.

– Можно просто Алексей, – я испытывал неловкость, что Маргарита Тихоновна ведет
меня, как слепого.

– Он здесь второй день, – сказала она, – еще ни в чем не разобрался, я пока за
него руковожу. Мы его и предупредить не успели, он прямо с корабля на бал.

Симонян молитвенно сложила руки:

– Понимаю… Бедный мальчик.

– Какой мальчик?! – с нарочитой бодростью встрял Буркин. – Десантник! Орел!

– Это точно, – согласилась Маргарита Тихоновна. – Вел себя исключительно героически.
А что вы хотите – Вязинцевы!

Снаружи просигналила машина. Заскрипели, открываясь, ворота, и во двор въехал
неповоротливый грузовик. Из крытого брезентом кузова, будто из брюха троянского
коня, один за другим с солдатской сноровкой выскакивали люди.

– Гореловские пожаловали, – прошептала Симонян.

Я увидел, как Ларионов и Пал Палыч передали наблюдателям пленного Колесова.
Окруженный наблюдателями, он сразу обмяк, словно ему подрубили ноги, и повис,
цепляясь за рукава, хотя до этого двигался вполне самостоятельно.

Толпа повалила в цех. Кто-то попросил включить свет. Под потолком на железной балке
загудели неяркие матовые плафоны. Выпотрошенный, без оборудования, цех напоминал
спортивный зал. Оставалась лишь неподвижная черная лента конвейера возле стены,
которую многие из вошедших сразу облюбовали в качестве скамьи.

Всего в цех набилось до сотни. Приехавший на грузовике отряд из двадцати с
лишним человек – гореловские – стоял особняком. Они производили странное
впечатление, как если бы представители технической интеллигенции вдруг одичали
до состояния заводской шпаны.

Возле Маргариты Тихоновны собрались уже знакомые мне Таня, Саша Сухарев, усатый
Пал Палыч, Игорь Валерьевич Кручина, старик Тимофей Степанович. Вскоре подошли
водитель «рафа» Оглоблин и его штурман Ларионов – Федор Александрович и Александр
Федорович – зеркальные тезки.

К нам присоединилась семья Возгляковых: мать Мария Антоновна и три ее дочери –
Анна, Светлана и Вероника. Эти четыре исполинские женщины смотрелись более чем
внушительно. Все они были краснощекие и белобрысые, с одинаковыми носами-пуговками.
Рядом с этой могучей ширококостной статью я почувствовал себя узкоплечим и хилым.

Ко мне протиснулся молодой человек.

– Денис Луцис, – представился он. В противоположность Саше, тоже моему ровеснику,
этот был точно какой-нибудь аспирант-отличник. Худой и угловатый, в очках, он еще
больше моего проигрывал рядом с крепким семейством Возгляковых. – Рад познакомится.

– Алексей, – в который раз за вечер сказал я и пожал его хрупкую кисть.

– Денис! – позвала Маргарита Тихоновна. – А где Гриша, Марат Андреевич, Николай
Тарасович?

– Не смогли они, Маргарита Тихоновна, – зашептал Луцис. – У Дежнева в клинике
дежурство, отказаться было нельзя, а Гриша и Николай Тарасович у Вадика
Провоторова.

Над повсеместно оседающим шумом прорезался одинокий мужской голос:

– Тишина! Прошу тишины, я не могу кричать! – Он выждал несколько секунд: –
Товарищи, на повестке дня, а точнее вечера, два иска…

– Это Терешников, – шушукнул мне на ухо Луцис. – Наблюдатель по региону, вроде
судьи…

Маргарита Тихоновна строго глянула на нас, и Денис замолчал.

– Первый иск поступил от широнинской читальни. Исполняющая обязанности
библиотекаря товарищ Селиванова, пройдите на середину… Параллельный иск от гореловской
читальни, библиотекарь товарищ Марченко… Прошу вас, – Терешников сделал приглашающий
жест. От гореловского отряда отделился мужчина, похожий на гневливого начальника
отдела. На щеке его красовалась то ли свежая гематома, то ли родимое пятно
малинового цвета.

– Тамбовский волк ему! – крикнул невидимый балагур, в толпе засмеялись, а
Терешников скривился:

– У нас, конечно, не суд, но и не балаган. Больше серьезности. Три трупа, между
прочим…

– Пять, – звучно поправила Маргарита Тихоновна. – Прибавьте еще двоих.

– Товарищ Селиванова, – сказал Терешников, – насколько я понял из рапорта, вы
обвиняете гореловскую читальню в попытке насильственного захвата Книги Памяти…

– А также в убийстве нашего библиотекаря Вязинцева и читателя Егорова.

Терешников изобразил на лице умеренную скорбь:

– Полгода назад мы все здесь оплакивали товарища Вязинцева… Вы знаете, Совет
проводил дополнительное расследование. Вязинцев стал жертвой уличных хулиганов.
И ваш читатель Егоров, если мне не изменяет память, погиб под колесами какого-то
подвыпившего мерзавца, подло сбежавшего с места происшествия. В этих трагедиях
можно винить тотальную бездуховность нашего общества, высокий криминогенный
фактор, царящий в стране… – Терешников посуровел. – Но вчера гореловская читальня
потеряла троих! Я очень надеюсь, у вас найдется достаточно доказательств, чтобы
оправдать этот поступок.

Народ в цеху зашумел, обсуждая услышанное. Марченко насуплено кивал словам
Терешникова.

– Несомненно, – Маргарита Тихоновна грозно уставилась на Марченко. – Доказательства
будут сегодня предоставлены собранию!

– Итак, – огласил Терешников. – Кто хочет начать? Товарищ Селиванова, вы?

– Пускай он!

– Уступаю это право коллеге, – нашелся Марченко.

Терешников поморщился:

– Мы не в школе. Отставить препирательства… Хорошо, заслушаем Селиванову!

Маргарита Тихоновна, чуть прокашлявшись, начала:

– Нынешнее происшествие уходит корнями в события двухлетней давности, когда при
странных обстоятельствах нашего читателя Павла Егорова сбил шальной грузовик, –
так заключила, исходя из травм, медицинская экспертиза. Я не спешу делать выводы
по поводу грузовиков и замечу сразу: факт, что именно этим видом транспорта
пользуется гореловская читальня, не является для нас доказательством их вины…

Марченко буркнул:

– И на том спасибо…

По цеху прокатился гул, непонятно, поддерживающий или осуждающий его ремарку.

– Тишина! – строго произнес Терешников и кивнул Маргарите Тихоновне: – Продолжайте.

– Действительно, грузовиков в России много, пьяных водителей тоже хватает, и
один задавил нашего товарища Павла Егорова. Несчастный случай. А через месяц
здесь, в этом зале товарищ Марченко предложил Максиму Даниловичу принять к нам
одного достойного человека, Бориса Аркадьевича Шапиро, происходящего из
северодвинской читальни.

– Я протестую! – вскинулся Марченко. – Это не было рекомендацией. Я лишь огласил
положение вещей. Кроме меня, там находились представители из Смоленска и
Белгорода, а также библиотекари нашего региона – товарищи Буркин, Латохин и
Симонян. Они могут подтвердить. Ваш Вязинцев сам взял Шапиро, дескать широнинская
читальня недавно потеряла читателя!

– Конечно, конечно, – недобро улыбнулась Маргарита Тихоновна. – Только чего вы
вдруг стали оправдываться, товарищ Марченко? Я, кажется, вас еще не попрекала
этим Шапиро? Может, заранее предчувствуете, а?

– Я ничего не знаю, кроме того, что вчера были зверски убиты трое моих людей, а
четвертый получил тяжелые ранения, мне и моей читальне предъявлены возмутительные,
ложные обвинения! – яростно процедил Марченко.

– Ти-ши-на! – в который раз крикнул Терешников, унимая поднявшийся в цеху шум. –
Товарищ Марченко, у вас будет время высказать свое мнение. Не перебивайте!

Маргарита Тихоновна, выждав несколько секунд, продолжила:

– Присутствующие наверняка помнят те печальные события. Северодвинская читальня
попалась на подделках, после чего была закрыта Советом. Книгу они выдавать
отказались, и все, кто пытался оказать сопротивление, погибли в поединке с
войсками Совета…

– Но это было официальное решение, – быстро встрял Терешников. – Закон!

– Я и не оспариваю, товарищ Терешников, а напоминаю суть. Единственный, кто
выжил из северодвинских читателей – это Шапиро. Чего скрывать, наш регион отнесся
с большим сочувствием к событиям в Северодвинске… Тем более с этими подделками
дело было темное…

– Товарищ Селиванова! Я попрошу вас!

– Извините, это личное мнение… Одним словом, мы взяли Шапиро к себе. На первый
взгляд, читатель идеальный. Максима Даниловича боготворил, услужливый был,
восторженный. Шутить любил. Привыкли мы к нему… Вот… А в ноябре со мной произошла
неприятность, я поскользнулась и сломала ногу. Лежала дома. Вязинцев носил ко
мне Книгу в соответствии с установленным графиком чтений. Я вообще-то была
против, не хотела, чтобы Книга покидала стены читальни… Максима Даниловича, как
правило, всегда сопровождал охранный эскорт. Шапиро был в курсе графика. Чего он
не знал, так это того, что Максим Данилович оставил Книгу у меня и в одиночку,
без сопровождающих направился домой… Позволю себе небольшое допущение: если бы
Максим Данилович был с Книгой, а нападавшие оказались не просто бандитами, то
наша читальня прекратила бы свое существование. – Маргарита Тихоновна умолкла.

Было слышно, как гудит и рокочет ток в неоновых трубках плафонов.

– Из того, что вы рассказали, – нарушил паузу Терешников, – не следует, что
Шапиро связан с гореловской читальней и выполнял их волю.

– Минуту терпения. Сейчас все станет ясно… Долго рассказывать, как оформилось
мое подозрение. Спишите на женскую интуицию. Может, потому, что в тот
злосчастный вечер у меня были многие наши читатели, а вот Шапиро отсутствовал и
не располагал сведениями, что Книга не у Вязинцева, и дал сигнал кому следует… –
Маргарита Тихоновна вздохнула. – В общем, несчастный случай с Егоровым, появление
в нашей читальне Шапиро и гибель Максима Даниловича показались мне взаимосвязанными.
До весны я скрывала подозрения, затем сообщила о них товарищам. Они согласились
проверить Шапиро. Родственники Максима Даниловича заявили о правах на наследство.
Две недели тому я устроила собрание читальни, где сказала, что в опечатанной
квартире Максима Даниловича хранится вторая Книга Памяти. Якобы это была тайна,
которую он просил меня не разглашать, но теперь, когда объявился наследник
Максима Даниловича, Книгу нужно изымать. Шапиро, помню, взволновался и говорил,
что за нелегальную Книгу можно выручить огромные деньги, и предлагал свои связи…
Два дня назад я связалась с Шапиро и предупредила, что в пятницу у нас
обязательный сбор. Возникла проблема – приехал племянник Максима Даниловича. Я
назначила изъятие Книги на понедельник. Для достоверности мы подложили наш экземпляр,
чтобы посетителям было что похищать. Если бы с ними пришел Шапиро, он раскусил
бы нашу хитрость, опознав Книгу, но он, как и предполагалось, явился на сбор и
попал под арест. Возле дома была устроена засада…

Чувствовал я себя скверно. Часто звучащее слово «читальня» ассоциировалось лишь
с «избой». Получалось, дядя Максим – библиотекарь, люди, окружающие меня,
составляли читальню, где он был за главного, а скандал разгорался из-за той
самой книжки, найденной Колесовым на дядиной этажерке.

Всякий раз, стоило Маргарите Тихоновне упомянуть нашу с дядей фамилию, лицо
окатывал жар, начинали потеть ладони, болезненно подтягивался живот. Когда же
разговор напрямую коснулся меня, рот наполнился кислой слюной. Я не хотел выступать.

– Гости нагрянули к Алексею Вязинцеву под видом покупателей, предварительно
написав вот это письмо… – Маргарита Тихоновна достала из папки лист и протянула
Терешникову. – Можете приложить к протоколу… А вот повинная Колесова, где он
подробно рассказывает о связях гореловской читальни, о диверсанте Шапиро и
запланированном убийстве Максима Даниловича…

Марченко меня удивил. Несмотря на то что все складывалось против него и реакция
цеха явно не выражала симпатии к гореловской группе, он был спокоен и даже улыбался,
делая своим успокаивающие знаки.

Терешников сверил показание Колесова с письмом:

– Да, почерк один и тот же… – подтвердил он. Вид у него был растерянный. –
Продолжайте, Маргарита Тихоновна. Очень интересно…

– В пятницу около семи вчера мы демонстративно сняли охрану с квартиры и вроде
бы отправились на собрание, то есть создали видимость, что Книга не охраняется.
Разумеется, мы только переместились в другое место и продолжали наблюдение за домом.
Когда стемнело, по своевременной наводке Шапиро, появились гости. Их было
четверо, двое поднялись наверх. Через полчаса они спустились, у одного в руках
была Книга Памяти. Племянник Максима Даниловича был вместе с ними. Мы не могли
рисковать ни его жизнью, ни Книгой… Результат известен: трое диверсантов были
ликвидированы, один взят в плен. Пока мне больше нечего добавить…

– Ваша позиция понятна, – сказал Терешников. – Теперь заслушаем товарища Марченко.
Ему придется нам многое объяснять.

Марченко дерзко оглядел толпу:

– Ну, что ж… Товарищ Селиванова произнесла зажигательную речь… Не знаю, как
завладеть мне теперь вашим вниманием. Пожалуй, и слушать не захотите. Как же, и
письменные свидетельства есть! Ждете небось, что я сейчас паду на колени:
простите, люди добрые, каюсь, по моему приказу убили лучшего из лучших –
библиотекаря Вязинцева! Судите, братцы, построже! Это я, мерзавец, натравил
своих извергов на широнинскую читальню! Я, лихач бессовестный, на грузовике
задавил читателя Егорова!

– Воспринимать это как признание? – презрительно спросила Маргарита Тихоновна.

Цех взорвался криками. В адрес Марченко уже полетели оскорбления. «Мразь!
Подонок!» – шумели наши соседи. Глаза Маргариты Тихоновны светились яростным
торжеством.

– Товарищ Марченко, не юродствуйте, – недовольно буркнул Терешников. – Говорите
по существу!

– Сейчас, – горько произнес Марченко, – начну… Только у моего рассказа есть
эпиграф, если позволите. Живой эпиграф… – он сделал жест.

Двое наблюдателей вывели закутанного в простыню Колесова. Он с трудом переступал
ногами, фиолетовый набрякший отек почти поглотил правый глаз, разбитый рот опух,
бледный мученический лоб пересекала черная прядь, похожая на ласточкин хвост.
Увидев Маргариту Тихоновну, Колесов попятился, застонал и беззащитно, по-детски
прикрыл лицо ладонями.

Марченко подошел к нему.

– Вадим Леонидович, – запричитал он, – ты потерпи, родной… – осторожно снял
простыню, затем посторонился, держа ее, как тореро плащ. Были видны лишь
разбитое лицо Колесова и ноги до колен.

– Вот так допрашивает широнинская читальня! – Марченко, точно заправский фокусник,
убрал простыню.

Тело Колесова покрывали многочисленные алые порезы, на животе и груди
отвратительно багровели язвы ожогов, повторяющие контуры утюга.

Марченко обвел собрание гневным взором:

– В концлагерях над пленными так не измывались! Вадим Леонидович, покажи спину!

Колесов медленно повернулся, и Марченко подтвердил увиденное:

– Широниская читальня возродила древнее палаческое средство – нарезание ремней!

На щеках Маргариты Тихоновны выступили красные пятна:

– Товарищи, не верьте… – она беспомощно оглянулась.

Марченко, сполна насладившись всеобщим замешательством, перешел на визг:

– Да любой из вас после подобных пыток сознается даже в убийстве Тутанхамона!
Показания, выбитые широнинскими садистами, – это кровавый блеф! Вадим Леонидович,
сам скажи…

– П-простите, товарищи… – вымолвил, заикаясь, Колесов. – Я… Я… – К моему удивлению,
он начал врать: – Мы… мы приехали, Селиванова спросила: «Где деньги?». Я передал
пакет, А-а-лик п-попросил книгу, Шапиро дал, а она запакована. Алик стал разворачивать,
Селиванова говорит: «Вы нам не доверяете». А я говорю: «Доверяй, но проверяй».
Они пригрозили забрать Книгу, я им: «Тогда деньги отдайте или мы в Совет пожалуемся»,
– а Селиванова: «Никуда вы не пожалуетесь!» – и шилом Алика в шею… – Тут Колесов
разрыдался. – Я отказываюсь от всех показаний! Фашисты проклятые! Твари! – он
ткнул пальцем в нашу группу. – Я отказываюсь! Фашисты! Отказываюсь!

– Это же провокация! – звонко крикнул Луцис. – Посмотрите, да у него раны совсем
свежие! Гореловские его сами только что разукрасили! – но его слова потонули в
общем шуме.

Было ясно, Марченко махом отыграл свои позиции:

– Наш читатель Колесов оклеветал себя под чудовищными пытками. Прошу считать его
письменные показания недействительными!

– Клянусь! – Маргарита Тихоновна, приложив руку к груди, увещевала собравшихся.
– Ну, может, пару раз двинули для острастки! Никто его не пытал!

– Я потрясен! – сказал Терешников. – Не знаю, что и сказать… Во всяком случае,
пока не выслушаю позицию товарища Марченко.

– Уважаемые единомышленники, – начал тот, едва шум чуть поутих. – Вчера мы
потеряли трех товарищей, один изувечен. Доброе имя нашей читальни облито грязью…
А началось все, когда библиотекарь Вязинцев предложил мне приобрести
нелегализованную в Совете библиотек Книгу Памяти.

– Вы бессовестно лжете! – вскрикнула Маргарита Тихоновна.

– Селиванова, не перебивайте, – встрял Терешников. – Вас слушали внимательно.
Продолжайте, товарищ Марченко.

– Посредничество между нами осуществлял читатель Борис Аркадьевич Шапиро.
Некоторые пытались здесь выставить его в виде злого гения широнинской читальни,
но у меня на этот счет сложилось иное мнение… Вязинцев назначил умеренную цену –
десять тысяч долларов. Наша читальня быстро разрослась, одной книги не хватало.
Вязинцев же объяснял свой поступок тем, что денег на легализацию в Совете
библиотек у них нет. В качестве аванса Вязинцев получил от нас задаток в пять
тысяч. Увы, никаких бумаг у нас нет, да и не могло быть. Все делалось под
честное слово…

– Мер-р-завец!

– Кто? Вязинцев? О, не ругайте его, – гадко улыбнулся Марченко. – О покойниках
или хорошо, или…

– Вы! Вы – мерзавец! – клокотала Маргарита Тихоновна. – Двуличная тварь! Убили
Вязинцева, а теперь еще и пытаетесь оболгать его!

– Я попрошу! – вдруг разозлился Терешников. – Последнее предупреждение!

– Благодарю, товарищ Терешников, – Марченко с издевкой поклонился и затем
продолжил: – Книгу мы, разумеется, не увидели. Шапиро говорил, что в день смерти
у Вязинцева вроде были деньги – наш аванс, который пропал. На просьбы рассчитаться
с нами широнинцы отвечали что-то невразумительное про траур и просили повременить.
Месяц за месяцем нас через Шапиро кормили отговорками, возвратить аванс отказывались.
Оставалось ждать и надеяться на порядочность широнинской читальни. Мы долго не
хотели признаваться себе, что нас попросту кинули. Обратиться с жалобой в Совет
не решались – сговорившись с Вязинцевым о Книге, мы сами преступили закон.
Расписок не было, и в случае чего широнинцы бы всегда открестились от нас.
Словом, мы попали в ловушку… Неделю назад с нами неожиданно связался Шапиро и
сообщил, что широнинская читальня готова продать Книгу, но цена выросла до
двенадцати тысяч. Выхода не было, мы, отдав аванс, соглашались переплатить. На
встречу я отправил четырех наших читателей. Что с ними произошло, вы знаете. Трое
убиты, один изувечен, деньги – семь тысяч – похищены. Это была спланированная
финансовая афера. Подробнее расскажет пострадавший товарищ Колесов…

Лысина и лицо Игоря Валерьевича Кручины налились кровью. Тимофей Степанович
рванул ворот рубахи. О чем-то зашептались сестры Возгляковы, а мать их, Мария
Антоновна, вздохнула и нахмурилась. У Тани побелели губы. Переглянулись Оглоблин,
Ларионов и Пал Палыч.

– Во как он повернул… – зло восхитился Сухарев.

Луцис потирал висок:

– Я с самого начала подозревал, что все так закончится…

– Товарищ Марченко, – возразил нервно Терешников. – Подождите, ради бога! Читатель
Колесов пока не может выступать полноценным свидетелем. Меня больше интересуют
показания Шапиро. Товарищ Селиванова, ведите его сюда, надо рубить этот гордиев
узел!

– Ну-ну, – Марченко оскалился. – Щас, приведут они!

Маргарита Тихоновна уже справилась с растерянностью:

– К сожалению, мы не можем пригласить Шапиро.

– Не можете?! – Терешников удивленно взметнул брови. – Почему?

– Он скрылся. Сбежал. Еще вчера. И, конечно, оповестил своих хозяев. Теперь
товарищ Марченко может клеветать сколько душе угодно.

– Протестую! – бойко откликнулся Марченко. – Клевещет здесь товарищ Селиванова!
Я говорю чистую правду!

– В ваших подлых бреднях напрочь отсутствует логика. Большинство присутствующих
здесь хорошо знали Максима Даниловича. Он никогда не стал бы утаивать Книгу, а тем
более продавать ее.

– Вот я, к примеру, не знаю, что мог, а чего не мог ваш покойный библиотекарь, –
парировал Марченко.

– Ну хорошо, почему вы не допускаете, что если бы у нас была вторая Книга Памяти,
то мы бы не легализовали ее сами?

– Налог на легализацию достаточно велик, а у вас читальня небольшая, хватает
одного экземпляра, почему бы потихоньку не продать его коллегам побогаче? Пусть
они тратятся. Чего греха таить? Так многие делают, и Совет закрывает глаза на
эти фокусы. Но в этот раз речь идет не о лазейках в законе, – Марченко посуровел.
– Разумеется, мы были готовы понести взыскание и выплатить пеню за перекупку и
легализацию… Но Книги у нас нет, деньги похищены, трое читателей убиты, один
изуродован… Я требую справедливости!

– Ложь, ложь от первого и до последнего слова!

– Мне очень жаль, товарищ Селиванова, – чуть помолчав, сухо констатировал
Терешнков. – Моя задача – быть объективным. Вы поймите… Я не имею права дискриминировать
версию товарища Марченко… А тут еще эта ваша западня с подложной Книгой, которая
настоящая и единственная. Увы, без показаний Шапиро ситуация для вас патовая, со
знаком минус.

– Я прошу выслушать нашего свидетеля, Алексея Владимировича Вязинцева.

У меня оборвалось сердце, но Терешников отмахнулся:

– Товарищ Селиванова! Сбежавший Шапиро – единственный, кто мог бы доказать вашу
правоту. А кровный родственник Вязинцева – лицо заинтересованное. Не сомневаюсь,
он расскажет все как надо… Я хочу обратиться сразу к обеим читальням: есть ли
возможность уладить наше собрание миром? Товарищ Марченко? Могут широнинцы хоть
как-то возместить вам смерть читателей? Ну, к примеру, выплатить прозвучавшую
тут сумму в двенадцать тысяч долларов?

– Здорово придумано! – иронично воскликнула Маргарита Тихоновна. – Вишь, заела
Совет наша невербинская льгота! Налога с нас по закону не срубить! На абонемент
не поставить! А барыши с широнинцев получить хочется. Не мытьем, так катаньем.
Только мы за свой статус жизнями рассчитывались!

– Я не понимаю вас, товарищ Селиванова! – Терешников подобрался и напрягся.

– Тошнит от вашего притворства! Любому здравомыслящему человеку очевидно!
Гореловская читальня – детище Шульги! Компенсация нужна не Марченко – он лишь послушная
марионетка – а Шульге, то есть Совету!

– Маргарита Тихоновна! – вскричал Терешников. – Не забывайтесь!… Я то-о-же, – он
потряс мягким, словно разваренным пальцем, – между прочим, был в Невербино!…

Маргарита Тихоновна уже успокоилась:

– Откуда мы такие деньги достанем? Может, я из пенсии выложу? Или Тимофей Степанович?
Мирошникова Татьяна из учительской зарплаты? Или Игорь Валерьевич – у нас литейщики,
как известно, тайные миллионеры!

– А вы не жалобитесь, товарищ Селиванова, – сказал Терешников, – вся страна плохо
живет! У покойного Вязинцева было жилье. Вот его продайте…

Меня осенила дикая мысль, что весь этот фарс с доброй сотней актеров разыгран, чтобы
забрать мою квартиру.

– Денис, – зашептал я Луцису, – скажи Маргарите Тихоновне, что я согласен!

– Алексей?! – он изумленно посмотрел на меня. – О чем ты?

– Нам не нужны деньги! – с достоинством отказался Марченко. – Единственное, что
может нас устроить, – это роспуск широнинской читальни. А в качестве компенсации
за смерть наших читателей мы требуем Книгу Памяти.

– Вот тебе, падла! – Тимофей Степанович сплел кукиш, для смачности украсив его
символичным плевком. – Выкуси!

– Лучше и не скажешь, – Маргарита Тихоновна удовлетворенно кивнула. – Выкусите,
товарищ Марченко!

– Все слышали?! – яростно спросил Марченко. – Вам это так не сойдет! Товарищ
Терешников, наша читальня требует сатисфакции!

– Вы ее получите, не сомневайтесь! – ответила Маргарита Тихоновна.

Приглашенные лагудовские наблюдатели одновременно поднялись с мест и потянулись
к выходу.

Терешников кашлянул:

– Я не приверженец силовых решений, но если не остается другого выхода… В конце
концов, мое дело маленькое… Благодарю за внимание и участие, собрание окончено.
Время и место сатисфакции будет дополнительно оговорено. Лимит стандартный – по
сорок человек с каждой стороны. Проигравшая читальня будет распущена, а Книга
отойдет Совету библиотек. Я знаю, мнения в регионе разделились. Тех, кто
пожелает поддержать читальни в споре, прошу подготовить заявки и подать к
завтрашнему дню. Всех участников проинформируют наши секунданты… Что еще? Мне
нужны подписи библиотекарей. Маргарита Тихоновна, вы еще исполняющая обязанности?
Или молодой человек рядом с вами? Как это называется, преемственность поколений,
да? Младший Вязинцев теперь ваш библиотекарь?

– Пока нет, но, думаю, скоро станет.

– Документы на него заполните и пришлите, теперь с этим очень серьезно… –
Терешников чуть поклонился и перешел к Марченко.

Нас обступили соседи.

– Ну как, широнинцы? – спрашивал Буркин. – Справитесь?

– А что делать, Василий Андреевич? – бодро ответил Луцис. – Читальня у нас
гвардейская!

– Не впервой! – добавил Тимофей Степанович.

– Поможем, чем сможем, – сказала Симонян. – Уже есть пять добровольцев. И это не
все. Приятная новость – с ними будет еще Гаршенин.

– Спасибо, Жанночка Григорьевна, спасибо, родная, мы не сомневались в вашей
солидарности, – благодарно обняла ее Маргарита Тихоновна. – Дорог каждый боец. А
Дмитрий Олегович – вообще Илья Муромец, раз взмахнет – улица, другой –
переулочек.

Буркин просиял маршальским лицом:

– Гаршенин? Как он себя чувствует?

– Прекрасно. Кости срослись, рука восстановилась полностью. Утверждает, даже
лучше стала…

Буркин указал на меня:

– А он?

– Думаю, с нами пойдет, – ответила Маргарита Тихоновна. – Да, Алексей? Вы же с нами?

Я почему-то предположил, что меня вдруг могут, словно вещь, предать кому-то еще,
может, этому Буркину.

– С вами, Маргарита Тихоновна, – осторожно сказал я.

Буркин вздохнул:

– Маргарита Тихоновна, не забывайте, от Марченко выйдут настоящие сорок
разбойников… Алексей, он совсем не опытен, едва Книгу прочел…

– Алексей не читал Книгу. Он вообще ничего не знает, – тихо сказала Маргарита
Тихоновна.

Буркин оторопел:

– Позвольте… Тогда какого черта вы его вообще сюда привели?!

Он отвел Маргариту Тихоновну и принялся что-то жарко доказывать ей.

Долетали лоскутья разговора. «… Не захочет, и я пойму его…», – говорил Буркин.
Маргарита Тихоновна возражала: «…в него верю…»

Буркин повысил тон:

– А я вам скажу, что случится! После разрешения конфликта, даже если все хорошо
для вас сложится…

– Ну, спасибо, Василий Андреевич! Большое спасибо! За моральную поддержку! –
вскипела Маргарита Тихоновна. – Очень своевременно! Чего же вы нам помогаете,
если сомневаетесь в успехе?

– Во-первых, я ваш друг, поэтому и помогаю… Но я еще и реалист! Дай нам бог
отделаться малой кровью! Помяните мое слово, вам за беглого Шапиро впаяют
взыскание «А», Совет посчитает убытки за сокрытие, потом ваш Вязинцев… – он
посмотрел на меня. – Вы извините, я от чистого сердца… Вязинцев как нормальный
гражданский человек побежит в милицию, и это будет второе «А», чтобы с избытком
хватило! И все, и читальни нет!

– Во-о-о-т оно что, – насмешливо протянула Маргарита Тихоновна. – При всем уважении
к вам, Василий Андреевич, библиотекарь вы прекрасный, а психолог никудышный…

– Неужели вы сами не понимаете, что натворили?! Это же нехорошо, нечестно.
Против воли! Вы впутали совершенно постороннего человека… Как теперь расхлебаете?

– Он – не посторонний, – с чувством сказала Маргарита Тихоновна. – Он –
племянник Максима Даниловича…

– Сдаюсь, – с досадой капитулировал Буркин, – время покажет… – Глянул на часы. –
И у нас его осталось чуть больше суток. Мы вам позвоним, Маргарита Тихоновна.

– До скорого, Василий Андреевич.

Цех постепенно опустел. Кто-то из наблюдателей взял у Пал Палыча ключи от «жигулей»
Колесова.

– Терешников решил: тем троим вроде аварию будут имитировать. В ста километрах,
за Урмутом, – пояснил Пал Палыч.

Простилась с нами Симонян, напоследок еще раз пообещавшая помощь своего
хваленого Муромца Гаршенина.

На минуту подошел невысокий и хроменький человек по фамилии Латохин,
библиотекарь колонтайской читальни. Он сказал, что пришлет не меньше десятка
бойцов. Видимо, это одолжение носило официальный характер, и Маргарита Тихоновна
подписала ему какой-то документ.

– А сами не появитесь? – спросил Луцис.

– Увы, – ответил Латохин, похлопав себя по больной ноге. – Здоровье не позволяет.
Отвоевался я, товарищ Луцис, – и, спрятав бумагу в красную пластиковую папку,
простился, ухромал сам и увел своих людей.

Первым подвел итог Игорь Валерьевич Кручина:

– Ну что, братцы, не так уж все и плохо. Нас восемнадцать, плюс десять колонтайских,
шестерых дает Симонян и предположительно столько же Буркин. Живем, Маргарита Тихоновна!
– и стукнул крепким кулаком себя по ладони.