Вот уже целый час она не спускала зачарованных глаз с Книги, бережно поглаживала
обложку дрожащими пальцами.

Я позвонил Маргарите Тихоновне почти сразу после провального чтения, сказал, что
некий (или некая) В. Г. прислал пакет с «любопытным содержимым», и мне срочно
нужен конфиденциальный совет.

Мы довольно часто общались наедине, так что просьба не удивила Маргариту
Тихоновну. Чуть посетовав на усталость, она приехала.

Как и следовало ожидать, Книга вызвала у нее прилив эйфории.

– Я предчувствовала, Алексей, скоро случится что-то прекрасное! – восклицала она.
– Я не сомневалась в избранности нашей читальни! Ты понимаешь, что произошло?!
Самая редкая, самая нужная Книга нашлась, и она выбрала нас, точнее, тебя, Алексей!
Это не совпадение обстоятельств, а грандиозный замысел судьбы!

Странно, Маргариту Тихоновну совершенно не беспокоило, какими путями Книга
попала в наши руки.

– Имя, адрес наверняка фиктивны, – пояснила Маргарита Тихоновна. – И люди, приславшие
нам Книгу, мертвы.

– Почему?

– Они догадывались о скорой гибели и не хотели, чтобы Смысл канул, а отдать
Книгу захватчикам тоже не могли… Раньше ходили слухи, где-то в регионе осела
редкая Книга. В Совете тоже об этом знали, но проверить не могли. Чтобы Книга
всплыла на поверхность, нужно было устроить тотальную зачистку среди читален.
Видишь, план удался.

– Как раз наоборот, – возразил я. – Книга-то у нас.

– Но ты же сам минуту назад сказал мне, что Книгой Смысла можно откупиться от
Совета, – рассудительно заметила Маргарита Тихоновна. – Там и это брали в расчет.

– Все равно не складывается. Нам бы стало известно о каких-либо вооруженных
стычках…

– А как ты думаешь, Алексей, для чего Совету был нужен карантин? – голос ее споткнулся.
– Мы больше не услышим о читальнях Симонян и Буркина. Поверь, и в Колонтайске
тоже никого нет. В регионе остались только мы.

Я вспомнил гостеприимного колонтайского читателя Веретенова, сварливого, насквозь
честного библиотекаря Буркина и мне сделалось не по себе.

– А может, их тоже отправили на карантин?

– Сомневаюсь. Скорее всего, пока широнинцы послушно сидели взаперти, карательные
войска по-одиночке расправились с неугодными читальнями. И дай-то Бог, чтобы я
ошибалась!

Первые эмоции улеглись. Маргарита Тихоновна тщательно осмотрела Книгу.

– Издание пятьдесят шестого года, – озаренно говорила она. – Двадцатый съезд.
Критика культа личности. Понятно, что произошло, Книгу изъяли из продажи, думаю,
она даже не поступала в магазины. Громов фатально промахнулся с названием. Но
разве мог он предвидеть, что спустя каких-то три года после смерти Сталина имя
Вождя и Учителя окажется худшей из всех возможных рекомендаций? Четвертая книга,
то есть Книга Радости, была написана аж в шестьдесят пятом году, когда убрали
Хрущева. Меня всегда смущал этот перерыв в творчестве Громова. Теперь все объяснилось.
Наивный Громов случайно приплел уже мертвого опального вождя и на десятилетие
поплатился молчанием…

Она благоговейно осязала полиграфическое чудо, а я на все лады пересказывал
подробности своей неудачи. Так попросила Маргарита Тихоновна. Ей казалось, что я
просто не заметил Смысла или не придал ему значения:

– Он слишком велик и слишком сложен, чтобы выплеснуться целиком, – Маргарита
Тихоновна упрямо качнула головой. – Но Смысл ищет пути воплощения, облекает себя
в те минимальные сжатые формы, в зародыши смысла, из которых он позже
воспроизведет себя в полном объеме! Ты же знаешь, всякий, кто читает Книгу Памяти,
получает свое индивидуальное прошлое. Значит, при чтении Книги Смысла каждый
получит и свой индивидуальный, лишь ему понятный Смысл.

– Словосочетание «Неусыпаемая Псалтырь» мне ничего не проясняет! Случайный оксюморон
– деревянная вода, ледяной кипяток!

– Смысл до времени пребывает в состоянии спячки, – терпеливо убеждала Маргарита
Тихоновна. – При благоприятных условиях он сразу же раскроется, вот увидишь!

– А не проще ли вам самой прочесть Книгу Смысла, Маргарита Тихоновна? –
предложил я.

Она неуверенно потянулась за Книгой, потом вдруг одернула руку и виновато
улыбнулась:

– Боязно…

– Берите, Маргарита Тихоновна, – настаивал я. – Вы справитесь лучше меня.

– Думаешь? – она помолчала, вздохнула, словно приняла нелегкое решение. – Так
тому и быть.

– А с ребятами что? – задал я наболевший вопрос. – Надо бы сказать им про Книгу,
а то нехорошо как-то получается…

– Ты говоришь весьма неуверенно, – проницательно заметила Маргарита Тихоновна. –
Тебе кажется, что широнинцы не совсем уравновешены, а излишний ажиотаж внутри
читальни только навредит. Я правильно тебя поняла?

Я кивнул, хотя формулировка Маргариты Тихоновны не вполне соответствовала моим чувствам.

– Успокойся, Алексей, мы не утаиваем Книгу, мы приберегаем ее. Точно козырный
туз в рукаве. – Она бережно завернула «Думу…» в газету и уложила сверток на дно
сумки.

Я, честно говоря, предполагал, что Маргарита Тихоновна останется читать у меня,
а когда сообразил, что она собирается, уже постеснялся возражать. Какая разница,
где будет Книга? Без нее даже спокойней.

– Уходите? – на всякий случай уточнил я. – Рискованно же одной, Маргарита
Тихоновна. Мало ли что случиться может.

– Да кому я нужна, старая, больная тетка?! И какие могут у меня быть в сумке
ценности, кроме сотни рублей, половинки «Бородинского» и валидола? – Маргарита
Тихоновна засмеялась.

– Давайте я с вами проедусь…

– Не стоит, Алексей, я прекрасно обойдусь без провожатых, – Маргарита Тихоновна
торопливо отмахнулась. – А вот ты лучше сиди дома и носа лишний раз не высовывай.
Вполне возможно, за читальней следят. Если тебя увидят со мной, могут подумать,
что Книга Памяти без присмотра…

– Тем более никуда не отпущу вас…

– Вот еще глупости! – в голосе Маргариты Тихоновны впервые прозвучали стальные
нотки, впрочем мгновенно заглохшие. – Ладно, поскольку у нас в читальне денег
куры не клюют, вызовем на дом такси. Гулять так гулять!

Минут через пятнадцать перезвонила женщина-диспетчер и равнодушно сообщила, что
такси у подъезда. Я на всякий случай уточнил еще и номер машины.

Эти предосторожности были излишними. Во дворе для вражеской засады было слишком
светло и людно. Протяжно и ржаво скрипели качели. Поднимая крошечные белые смерчи
с утоптанной земли, прыгали по нацарапанным квадратам мелкие школьницы. Лавочные
старухи, в том числе и моя соседка по этажу, церемонно поздоровались. Я проводил
Маргариту Тихоновну до дверей потрепанной желтой «Волги» и удостоверился – номер
тот же, что мне назвали, а в салоне нет посторонних. Рыжий водитель, свесивший
из окна конопатую руку со смердящим окурком, также не будил подозрений. Вряд ли
Совет отрядил бы такого броского человека.

Я расплатился с водителем. Маргарита Тихоновна уселась на переднее кресло, поставила
сумку на колени и подмигнула мне на прощание.

Вернувшись, я позвонил Луцису:

– Привет, Денис, – бодро сказал я. – Ну, рассказывай, как вы там. Все в порядке?

– Рад тебя слышать, – отозвался Луцис. – Мы, между прочим, уже волновались, –
добавил он с легким укором. – Маргарита Тихоновна предупредила, чтоб лишний раз
тебя не беспокоили, что ты занят очень важным делом…

– Интересно, каким?

– Послушай, Алексей, – примирительно сказал Луцис, – только не злись, пожалуйста.
Я знаю, Маргарита Тихоновна обещала тебе, что будет молчать. Не обижайся, просто
у нас в читальне нет секретов. В конце концов, этот переезд по-любому пришлось
бы вынести на общее обсуждение. Но я тебе заранее скажу – наш побег ничего не
решит. Ну, оттянет проблему на время…

– Какой побег? – ошалело переспросил я.

– Который ты планируешь, – нетерпеливо пояснил Луцис. – Я ведь понимаю, ты
хочешь, как лучше. Книгу со дня на день экспроприируют, а отстоять ее мы не
сможем, и самое разумное – бегство… Но Совет нас все равно разыщет. Через месяц
или год. Наш дом здесь, а жить, как предлагает Маргарита Тихоновна, общиной в
заброшенной деревне где-то под Челябинском – это абсурд. Мы же не старообрядцы…
Ты не согласен?

– Согласен, – я перевел дух. – Денис, я спросить хотел. Ты случайно не в курсе,
что означает «Неусыпаемая Псалтырь»?

– Еще раз первое слово…

– Не-у-сы-па-е-ма-я, – раздельно произнес я.

Луцис задумался: – Ну с Псалтырью понятно – сборник псалмов из Библии. Используется
в христианском богослужении, как и Евангелие. Над мертвыми читают Псалтырь… Но я
вообще-то далек от религии. А почему ты спрашиваешь?

– Наверное я что-то напутал. Забудь.

– А насчет общего собрания? – спросил Луцис.

– Не знаю, может, на днях проведем.

– Хорошо… – Луцис замялся, – только ты уж не выдавай меня Маргарите Тихоновне,
что про переезд рассказал. Ладно?

– Само собой, – пообещал я.

Остаток вечера я ждал звонка от Маргариты Тихоновны, но позвонил Луцис.

– Алексей, ты не ошибся. Неусыпаемая Псалтырь существует. У меня тут Гриша был,
он мне объяснил, я даже на бумажку записал. Псалтырь читается изо дня в день, из
года в год, без перерыва. Один чтец сменяет другого, причем лучше всего это
делать внахлест, чтобы не возникало пауз, потому что в эти паузы, как в щели,
может пролезть дьявол…

В мозгу за мгновение набряк и лопнул гигантский кровяной сосуд. Оранжевый жар
затопил глаза. Я лишь успел сказать: «Спасибо, Денис», – и выронил трубку.

Я очнулся на полу от ломающей затылок боли, приподнялся на локтях, из носа
потекла медленно-сливовая, словно из печени, кровь. Схлынуло небытие, голова посвежела.
Слова о Неусыпаемой Псалтыри обрели свое конкретное значение.

У Книг не было Смысла, но был Замысел. Он представлял собой трехмерную панораму
ожившего Палеха, хорошо памятную мне советскую иконопись на светлой лаковой подкладке,
изображавшую при помощи золота, лазури и всех оттенков алого цвета картины мирного
труда: заводы, драпированные трепещущим шелком, буйные пшеничные нивы и комбайны.
Рабочие сжимали в могучих руках кузнечные молоты, колхозницы в бирюзовых
сарафанах вязали золотистые снопы, космонавты в звездчатых шлемах и развевающихся
серебряных плащах попирали грунт неизведанных планет. В красных вихрях вскидывал
руку стремительный октябрьский Ленин, матрос и солдат несли бесконечное и легкое,
будто шифоновое, знамя, а над ними крейсер «Аврора» пронзал тучи солнечным лучом…

Замысел раскрыл надо мной сферу черного Палеха. Мрачные события былых и грядущих
катастроф проступали красной ртутью на угольной полировке. Туда, где крошечным
диодом пульсировало сердце советской Родины, обрушился жесточайшей силы удар, из
погасшей точки побежали тонкие паучьи лапы географических трещин. Выкрошились
мерцающие трубки границ, разошлись швы республик, и на дырявых рубежах новой ослабевшей
страны сразу появился древний извечный Враг. Он раскидал в морях акустические
буи, ловящие каждое движение глубин, закинул в космос невод тотального контроля.
Невидимая рука с алмазным стеклорезом углубила трещины хрупкой федерации. По
этим контурам намечен будущий раскол, сокрушающий и окончательный. В подножиях
промышленных городов уже вырыты особые хранилища, и доступ к ним имеют только стерегущие
тайну янки с надменными брезгливыми лицами.

Враг извратил все, к чему ни прикоснулся. И вот запахшая утопленником Балтика
наставила шпионские уши радиолокационных станций, распахнула Врагу казармы, открыла
порты его кораблям. Азия залила бетоном хлопковые поля, превращая их в
посадочные полосы для бомбардировщиков, возвела парники по голландскому образцу
– потчевать соей и картофелем американо-датских, австрийско-итальянских и канадо-турецких
солдат.

В назначенный час взорвутся ядовитые хранилища. Всплывут вражеские субмарины в
Тихом океане, Северном, Балтийском, Баренцевом и Черном морях. Сквозь переродившуюся
Украину на урчащей бронетехнике двинутся угрюмые солдаты в дедовском немецком
камуфляже. Со стороны Грузии в американских вертолетах полетят чеченские боевики.
По стылым водам Амура заскользят хищные перепончатые джонки, понесут пиратский
десант к российским берегам. Узкоглазые коробейники, хабаровские и благовещенские
«ходи», достанут из клетчатых сумок «калашниковы» китайского производства и
покорят древнюю Сибирь. На Сахалин, Курилы и Камчатку хозяевами ступят японские
войска.

Врага не остановить. Красная кнопка ракетного чемоданчика давно вырвана с корнем.
Но даже если бы она была, то не вызвала бы ракеты к жизни. Чрева шахт выскоблены.
Тяжелую баллистику давно распилил на части Мирный договор. Не взлетят самолеты,
не выйдут из доков подводные атомоходы. Боевая электроника давно убита злым воздействием
вражеских сигналов. Никто не спасется.

Но есть особый тайный человек, владеющий сокровенным Семикнижием. Ему известно –
покуда читаются Книги, одна за другой, без перерыва, страшный Враг бессилен.
Страна надежно укрыта незримым куполом, чудным покровом, непроницаемым сводом, тверже
которого нет ничего на свете, ибо возводят его незыблемые опоры – добрая Память,
гордое Терпение, сердечная Радость, могучая Сила, священная Власть, благородная
Ярость и великий Замысел.

Перед моими глазами чередой разрозненных видений простерлись бессчетные годы. В
маленькой комнате, где на окнах бархатные портьеры, за простым конторским столом
сидит человек. Мраморная лампа с зеленым абажуром льет электричество на
раскрытые страницы. Никто не заходит в комнату и никто не покидает ее. Мы видим
чтеца со спины, его сутулые плечи, наклоненную голову в трепещущей диадеме света.

Тот, кто читает Книги, не ведает усталости и сна, не нуждается в пище. Смерть не
властна над ним, потому что она меньше его трудового подвига. Этот чтец –
бессменный хранитель Родины. Он несет свою вахту на просторах мироздания. Вечен
его труд. Несокрушима оберегаемая страна.

Таков был Замысел Книг.

БЕГСТВО

Уже на следующий день крайне встревоженный Дежнев сообщил мне, что Маргарита
Тихоновна не отвечает на звонки. Взяв в помощь Сухарева, мы втроем помчались к
ней, но никто нам не открыл. Бог знает, что передумал я, пока Сухарев сноровисто
и бесшумно взламывал дверной замок. Я заранее корил себя, что изнуренная тяжкой
болезнью Маргарита Тихоновна не выдержала нагрузки от прочтения Книги Смысла и
умерла.

Самые худшие предчувствия не оправдались. Квартира просто была пуста. Тогда мне
подумалось, что домой Маргарита Тихоновна так и не попала, если бы не один
странный факт, поселивший во мне тяжелые подозрения. В маленькой комнатушке,
служившей гостиной и спальней, произошло неуловимое изменение. Я не сразу
заметил, какой предмет сбежал со своего насиженного места. Я ощупал глазами комнату.
Стена над кроватью топорщилась пустым гвоздем и следом квадратной пустоты. На
обеденном же столе прислоненная к графину на латунном подносе стояла фотография
еще молодой Маргариты Тихоновны – портрет в деревянной раме. На этом черно-белом
снимке она чем-то напоминала актрису Целиковскую. Упругую щеку с ямочкой улыбки,
как грубый прозекторский шрам, пересекала надпись: «Алексею, на добрую помять».

Я взял в руки портрет, и чувство горчайшей утраты затопило меня. Разумеется, о
Книге Смысла я сожалел только в материальном отношении – за нее наверняка можно
было выручить баснословные в громовском мире деньги. Скрытый в ней Великий Замысел
подвижничества и связанного с ним индивидуального бессмертия больше напоминал ад.
Более того, я даже подозревал, что явление Книги обусловлено таким же
разочарованием прежних ее хозяев. Впрочем, поделиться этими мыслями было уже не
с кем.

Растерянный Марат Андреевич бормотал:

– По крайней мере, паспорта я не нашел. Еще не все потеряно. Подождем…

Мы покинули опустевшее жилье, и Сухарев аккуратно устранил следы взлома.

Каюсь, мне не достало мужества рассказать широнинцам правду о Книге Смысла,
особенно после моего визита в диспетчерскую такси. Наш с Маргаритой Тихоновной заказ
был там зафиксирован. Рыжий водитель не собирался таиться и сообщил обескураживающие
подробности. Он прекрасно запомнил свою пожилую пассажирку. Она действительно
вначале заехала по адресу: Конторская, 21, – попросила машину подождать и вскоре
вышла с небольшим чемоданом. Вторым и конечным пунктом назначения был вокзал.

Я заставил себя думать – Маргарита Тихоновна жива и действует на благо читальни.

В ожидании тянулся весь следующий день, но от Маргариты Тихоновны не было ни
слуху ни духу. К вечеру слабая надежда на возвращение угасла.

Я, как умел, успокаивал и приободрял широнинцев. Но нет худа без добра – тяжкое
потрясение пробудило их от смертно-тоскующей спячки.

На собрании, проведенном у Луциса, широнинцы единогласно проголосовали за побег.
В свете минувших событий это звучало предсмертным завещанием Маргариты Тихоновны.
Начались хлопотные сборы. Все надо было сделать тихо, незаметно и в кратчайшие
сроки. Что имело хоть какую-нибудь ценность – продать. О выгоде никто не думал.
В складчину был приобретен вместительный легковой прицеп, закуплены необходимые
инструменты, консервы, одежда.

В ночь перед побегом мы снова посетили осиротевшее жилище на улице Конторской. Я
хотел захватить подаренный мне портрет Маргариты Тихоновны.

На обратном пути, едва мы вышли из подъезда, я вдруг почувствовал, что за нами
следят, и настороженно замер. Опытный Сухарев сразу опустил руку в сумку с инструментами,
вытащил гвоздодер и передал мне, сам же взял короткий лом и отвертку. Николай Тарасович,
ожидающий нас возле «Нивы», видимо, тоже почуял неладное – в руках у него была
увесистая кувалда. Луцис спрятался за машиной.

Кусты, росшие непроходимой стеной вдоль первых этажей, дрогнули, точно от ветра,
и на дорожку ступили две мужских фигуры.

Первый мужчина сделал к нам несколько неуверенных шагов.

– Вы от Маргариты Тихоновны? – взволнованно и, как мне показалось, с мольбой в
голосе спросил он.

– Допустим… – ответил я, чтобы выгадать время для Дениса, который уже
подкрадывался к незнакомцам с тыла.

– Так она дома?! – обрадовался человек. – Господи, мы же вторые сутки караулим!
– он уверенно двинулся к нам, словно не замечая Николая Тарасовича.

Неслышный Луцис вынырнул за спинами чужаков и приготовил топор.

– А зачем вы караулите товарища Селиванову? – продолжал я вкрадчивый допрос.

– Вы – Вязинцев, Алексей. Племянник Максима Даниловича, – уверенно проговорил
человек. – Вы что, не помните меня? – он шагнул, попадая под косой свет фонаря.

Я определенно где-то видел это худое, изможденное лицо с покосившимся длинным
носом.

– Ну как же?! – с горечью воскликнул человек. – Моя фамилия Гаршенин, я из читальни
Жанны Григорьевны Симонян. А это, – он указал на соседа, коренастого блондина со
шкиперской бородкой, – тоже наш читатель – Евгений Озеров. Я после вашей сатисфакции…
– он запнулся, подбирая слово, – гостил у Маргариты Тихоновны. Единственный
известный нам адрес. Потому мы и приехали сюда, а больше нам и податься-то
некуда.

Тут я узнал его.

– Ну конечно! Вам еще тогда руки поломали. Дмитрий… э…

– Олегович, – с готовностью подсказал человек.

– Что же вы сразу не назвались, – Сухарев дружески хлопнул Гаршенина по плечу. –
Николай Тарасович, – сказал он нетерпеливо Иевлеву, – да бросьте вы кувалду. Это
свои…

От Гаршенина и стала известна вся страшная правда последних недель. О том, как
на собрании региона читальня Буркина, поддавшись угрозам, согласилась платить денежный
оброк Совету за право пользоваться собственной же Книгой Памяти – так называемый
абонемент, – о чем и была подписана бумага. Этим Буркин рассчитывал спасти своих
людей от верной гибели. Симонян категорически отвергла все предложения Совета и
вознамерилась покинуть собрание. Дорогу строптивой читальне преградила охрана.
Не ясно, кто первым начал драку, сразу переросшую в бойню. Буркин безуспешно
пытался остановить кровопролитье и угодил под бьющие без разбора топоры бойцов
Лагудова и Шульги.

Попавшая в ловушку читальня Симонян решилась на отчаянный прорыв. Сквозь заслон
удалось пробиться пяти читателям, но от погони ушли только Гаршенин и Озеров. Теперь
они считались вне закона, и всякая библиотека или читальня были обязаны их
выдать.

Беглецы двинулись в Колонтайск. Читальня нового библиотекаря Веретенова сгинула.
Гаршенин и Озеров застали хорошо скрытые приметы былого побоища. Из всех
колонтайцев выжил лишь один – Сергей Дзюба. Его, беспамятного, похоронили в
братской могиле на дне заброшенного котлована. Дзюбе повезло, что утилизацией
занимались не профессиональные могильщики Совета – те всегда тщательно инспектировали
тела и свидетелей не оставляли.

Дзюба рассказал, как их читальню выманил за город староста региона Терешников,
но палаческую работу вершили совсем другие – в Колонтайск тайно вернулись
павлики. Совет отдал на откуп мстительному Чахову также Воронеж, Пензу, Кострому
и Ставрополь.

Нехитрая политика больших кланов была очевидна – чужими руками сломить удельные
читальни, при этом невербинский договор о неприкосновенности формально соблюдался.
Расчет был прост: кого-то из упрямцев перебьет Чахов – туда им и дорога, ну, заберут
павлики очередную Книгу Памяти или даже Терпения – не велика потеря, а кое-кто
из библиотекарей, увидев плачевные итоги независимости, сам откажется от Книги и
понесет абонемент в Совет.

Вероятно, и широнинской читальне готовили такой же гуманный приговор в виде
абонемента. Стоило ли его дожидаться? Тем более, что к нашей «Ниве» и мотоциклу
неожиданно прибавился автобус колонтайской читальни, на котором приехали Дзюба,
Гаршенин и Озеров. Для них было настоящим спасением обрести новую читальню, а мы
полностью разрешили наши транспортные проблемы, да и коллектив пополнился тремя
закаленными бойцами.

Внушительным эскортом на рассвете мы тронулись в путь.